Поиск    2023 год объявлен Годом педагога и наставника          

Год российской истории


      Много замечательных книг, статей, публикаций написано по истории родного края. Что же еще не изведано любознательным исследователем, что не передано им не менее любопытным потомкам? Загляните в архив, и он расскажет вам на страницах документов – живых свидетелей ушедших времен — много интересного. В Государственном архиве Новосибирской области, а точнее — в архивном фонде Новосибирского областного краеведческого музея, хранится дело, предваряемое обзорным текстом о барабинских ямщиках. Его автор – житель Новониколаевска Константин Андреевич Нечаев — с юношеских лет выбрал профессию учителя. «Учитель по призванию», писатель по увлечениям и жизнелюб по натуре, Нечаев посвятил всю свою жизнь изучению родного края.
      «"Наш краевед", – так мы называли его в своем кругу» — писал о коллеге и друге писатель-земляк Н. Н. Лазарев. Одержимый мыслью изучать старые сибирские тракты, Константин Андреевич исколесил Московский тракт — от Оби до Иртыша – четырежды! Результатом этих путешествий стали публикации в советской периодике и книга «Материалы по истории населенных пунктов Новосибирской области» (Новосибирск, 1964 г. ). Можно предположить, что и эта статья, которую ниже мы предлагаем вашему вниманию, была написана им после одного из таких путешествий. Отрывки из нее частично были опубликованы в Новосибирском архивном вестнике № 12 за 2003 год, а сейчас текст публикуется полностью. Вам приоткроются особенности культуры и быта, уклада жизни, досуга и трудовых будней дальнобойщиков и их тогдашних «партнеров по бизнесу» еще конного, «дожелезнодорожного» века Барабы. Края, что уже канул в прошлое, и никогда не вернется назад…

      Ямщик - кучер на почтовых, ямских лошадях; житель яма (тюрк. ямчы - почтальон, от ям - почтовая станция).
      Ям – 1) в России 13-18 вв. селение (станция) на почтовом тракте, где сменялись проводники, лошади и подводы, перевозящие должностных лиц и государственные грузы. Ямы находились в ведении Ямского приказа. С учреждением Почтового департамента (1782 г.) ямы стали называться почтами; 2) название ямской повинности — натуральной или денежной повинности российского населения по содержанию ямов и поддержанию порядка на тракте.


Константин Андреевич Нечаев,
краевед и историк Западной Сибири


Барабинские ямщики
Историко-этнографический очерк

Им по наследству выпала ямщина,
Сибирский тракт навек приколдовал…
А. Ольхон

      До проведения железной дороги Сибирский тракт имел большое значение: по нему шла перевозка почты, пассажиров и грузов на лошадях. Особенно славились тогда барабинские ямщики. Глеб Успенский описал их во время почтовой и перекладной езды.
      «…В Барабе на гладкой, как доска, дороге, бешеная сибирская езда достигает наивысшей точки неистовства. Барабинская лесостепь нисколько не похожа на Российские степи. Дорога после каждого дождя ровняется при помощи особых катков. По этой дороге ямщик мчит проезжего. По установленному для сибирской езды обычаю он то мчит сломя голову, то передохнёт, а потом опять мчит. Лошади приучены понимать ямщика. Сибирские ямщики – артисты, и даже не ямщики, а дирижеры, причем кнут – это жезл капельмейстера, а лошади – оркестр. Этот артист – художник, заинтересован талантами своего оркестра, любит в одном исполнителе одно, в другом — другое, принимает их особенности к сердцу и ставит своей задачей развивать в своих любимцах все их дарования. Когда такой ямщик иной раз сойдет с козел поправить дугу, узду, расправить космы, растрепавшиеся на лбу лошади, он делает это так же, как нянька с детьми на прогулке: внимательно посмотрит в лицо ребенка, поправит волосы, пообдернет платьице и шапочку так же поправит. И лошади у такого ямщика смотрят на него, как дети на няньку, знают, что он их прихорашивает. И кнут, и свист, и речь, которыми он располагает для возбуждения в конях езды разных мотивов, — только знаки, понятные умному и понимающему дирижера оркестру. В езде такого ямщика заметно стремление превратить скучное ремесло в дело любимое и интересное…».
      Другой тип барабинских ямщиков – обозники. Они ходили с обозами день и ночь без устали. По Сибирскому тракту шло все товарное движение Сибири: ввоз и вывоз, транзит. Шли обозы, караваны, перевозилось золото, серебро, дорогие меха и другие товары сибирского происхождения. Ввозились китайские чаи, ивановские и московские ситцы, бязи, тульские ружья, павловские ножи, украинский сахар и крымский табак, английское сукно, галланское полотно, саксонский фарфор, итальянские шелковые шали, французские вина, миндаль и финики из дальних заморских стран. Конечно, потребителями этих товаров являлись только представители богатой верхушки сибирского городского населения. Вычислено, что в период развития Сибирского тракта ежегодно отправлялись по тележному и санному пути свыше четырех миллионов пудов (65 520 т), до 20 тысяч возчиков, причем подавляющее количество грузов шло через Барабу.
      Рослые, широкоплечие, коренастые ямщики были одарены богатырской силой. Народная память сохранила предания, которые дошли и до наших дней. Так в одной из этнографических экспедиций М. Н. Мельникова, которая была в 60-х годах прошлого века, ее участники встретились с потомственным ямщиком Н. И. Артемьевым. Он рассказывал о былых временах, о ямщиках так: «Едет бывалоча на паре, а то и на тройке, и воз застрянет в ляге. Он выпряжет лошадей, выведет, да сам и вытащит воз из грязи. За этим обычно следовали слова: где же им родимым, вывезти было, сам насилу вывез! ... Вот у меня был конь, я на нем волка догонял и убивал березовой палкой! По пятнадцать, двадцать километров гонял …». В лютый сибирский мороз они, пыхтя, отдувались. В осеннюю и весеннюю распутицу они шагали в своих огромных сапожищах по океану грязи.
      Барабинские ямщики были не только лучшими в целой Сибири, но и страстно любили свое ремесло, любили его разумно, ухаживая отечески за лошадьми, гордились хорошей упряжью («снастью»), телегами исправными и крепко окованными. Здешняя лошадь могла проходить до 100 верст (106 км) в день с возом. Обозы шли сравнительно быстро потому, что на выкормку лошадей не тратилось особого времени. На станциях, от одного постоялого двора до другого, лошади только пили  и отдыхали, а кормились они во время самого пути. У каждого воза была своя «кормушка», т. е. ведро с овсом и снегом зимой и «волочушка» сена. Летом корм смачивался. Лошадь, идущая сзади, ела на ходу.
      Особенно любопытны были приемы ямщика для приготовления лошади в поход. Тут видна глубокая практическая опытность. До отхода обоза с места, накладки груза, лошадь тщательно откармливалась, для чего всегда было достаточно дней десять. Когда обоз двигался в путь, то в первый день лошадь совсем не кормили, во второй день давали только одну пудовку (16 кг) овса на пятерых лошадей и каждой по глотку воды. Выдача овса и число глотков воды постепенно увеличивалось до того количества, какое она сама хотела принять…
      Тяжелый однообразный труд ямщиков отразился в простых задушевных песнях, проникнутых тоской по оставленной деревне, родным, жене. Для таких песен был характерен образ умирающего ямщика, который обращался к своим товарищам с просьбой передать его последний привет жене и родителям. Наиболее распространенной на Сибирском тракте была ямщицкая песня «Степь да степь кругом» (она переработана поэтом И. З. Суриковым из старинной песни «Степь Моздокская») В некоторых ямщицких песнях изображалась красота широких просторов и упоение быстрой ездой, которая была как бы художественным олицетворением тяги народа к вольной жизни.
      Говоря об особенностях бывшей сибирской езды на лошадях, нельзя не обратить внимания и на ту роль, которую играл ямщицкий свист. Он являлся звуковым приказом, который подавался лошади. Но при сибирских расстояниях, при пустынности мест, свист помогал и в других дорожных случайностях: в темную, особенно дождливую ночь или в зимнюю вьюгу. С одного конца обоза надо было дать сигнал по всей линии повозок о том, что на дороге ухаб, или что по случаю грязи передовой сворачивал с дороги, ехал лугом, лесом. Мало того, что об этом надо дать знать по всей линии, — надо было убедиться, что каждый слышал и понял предостережение. До какого совершенства была разработана эта ямщицкая сигнализация!
      Обозы двигались и двигались. И вот каменный столб с гербом Томской губернии — белым конем, скачущим по зеленому лугу…
      С деревни Назаровой начинается Каинский (Куйбышевский) округ. Население здесь было зажиточным, жило трактом, «бичиком», «гоньбой». Все дома и избы крыты если не тёсом, то уж всегда «драньем» (о соломенных крышах здесь и понятия не имели, даром, что лесов нет). Сытость и довольство были видны на каждом шагу.
      А. П. Чехов о зажиточности барабинских сёл писал так: «… Комнаты убраны просто, но чисто, с претензией на роскошь, постели мягкие, все пуховики да большие подушки, полы выкрашены или усланы самодельными холщевыми коврами». Сообщая о зажиточности обитателей барабинских притрактовых сёл, Антон Павлович говорил об их «манере жить»: «… здесь Вас не посадят пить чай без скатерти, … когда подают воду или молоко, не держат пальцы в стакане, посуда чистая, квас прозрачен, как пиво, и вообще, чистоплотность во всем».
      Но так жили старожилы. В Барабе, как и вообще на тракте, быстро развивалось кулачество, захватившее в свои руки основную массу перевозок. Некоторые из них имели целые обозы, занимались торговлей и дворничеством (содержанием постоялых дворов). Иное положение было в переселенческих поселках. Переселенцы думали найти рай земной в царской Сибири, но они ошибались. Здесь земля оказалась опутанной густой паутиной старожилов, крупных арендаторов земель кабинета Его Величества… История свидетельствует, что первоначальное заселение Барабы было принудительным. Известный сибирский ученый Н. М. Ядринцев так оценил принудительное заселение этих мест. «Тысячи поселенцев легли здесь костьми под изнурительными работами, под тяжкими наказаниями, в лихорадке, тифе, цинге и от сибирской язвы. Мрачные предания  остались между старожилами Западной Сибири об этом пресловутом заселении, и только пожар Тобольского архива стер все подробности этих страшных пожертвований». Тысячами умирали поселенцы, усеивая своими костями болотистую Барабу.
      Писатель-сибиряк Николай Иванович Наумов в своем творчестве отразил безрадостную жизнь переселенцев… Значение большой дороги ярко выражалось в высказываниях самих мужиков: «Не пашня нас кормит, а большая дорога! Мы с бичига, с кнута живем».
      Обозы тянулись непрерывно. Обширные постоялые дворы поражали наблюдателя своими огромными размерами. Дворы были крытыми, глухими, в них и днем темновато, зато безопасно. Хозяин в красной рубахе и плисовых шароварах, запрятанных в кунгурские сапоги, встречал ямщиков заветным: «Милости просим!» Люди ведь они были как свои, знакомы целые годы. Иные ямщики даже ели в кредит по целому тракту (туда и обратно) в течение года, и не было примера недобросовестных отношений ни со стороны содержателей постоялых дворов, ни со стороны ямщиков, чтоб они уклонялись от платежа.
      При постоялом дворе был обычно большой двухэтажный дом с резными петушками и гребешками на крыше. На вышке дома имелся балкончик. В нижнем этаже, в огромной комнате, в углу была так называемая «куть», т. е. святилище большущей русской стряпущей печки и убежище стряпок, отделенная от чистой избы ситцевой занавесью. На чистой половине стоял длинный стол в виде буквы «Г» с двумя рядами скамей.
      На нем для ямщиков красовались полупудовые (8 кг) ковриги ржаного хлеба, горообразные «папушки», т. е. пшеничные хлебы, деревянные солонки, в которые вмещалось зараз по 2 кг соли, ложки и вилки, ножами при еде ямщики не пользовались, это была для них лишняя трата времени. О порциях в еде они отродясь не слыхивали, им подавалось все крошеное — и ешь, сколько душа пожелает.
      На постоялом дворе ямщики распрягали лошадей, ставили их на выстойку, а сами садились обедать, одни — в пестрорядных, некоторые — в красных ситцевых рубахах. Приготовлялись есть за свои денежки, впрочем – за эти денежки они не стояли, зато и содержатели постоялых дворов не стояли за обилие пищи.
      У обозных ямщиков трезвость считалась первейшей добродетелью, т. к. они очень хорошо понимали, что вино, ослабляя силы, ослабляет вместе с тем и надзор. Посему водочку попивал в верхнем этаже в чистой горнице только «господин» обозный приказчик. Ему же дозволялось распивать и чаи сколько угодно. Но ямщики, даже идущие с чаями из Кяхты, не жаловали чаепития. Им подавай русскую еду — погуще, поплотнее да побольше.
      Еда неизменно начиналась «тешкой», т. е. какой-нибудь рыбой, да такого адского засола… Этакую рыбу (здесь обскую щуку) ямщики всегда возили с собой, и она им заменяла водку, вмиг возбуждая аппетит и жажду. Пропустив несколько кусков «тешки» «старший», так ямщики называли своего артельщика (обыкновенно следовавшего во главе обоза) с возом, украшенным столбиками, под навесом, в который был врезан маленький медный образок, а самый столбик обвешан множеством маленьких колокольчиков, кричал: «Стряпки! Что есть в печи, все на стол мечи!» Это стереотипная острота повторялась на каждом постоялом дворе. Стряпки (и обыкновенно не одна, а несколько, ибо не было человеческой возможности справиться одной с такими обедами) несли тогда огромные лакированные деревянные чашки щей, как выражались ямщики «с кнута», т. е. с огня, с пылу. Пар валил от них. Разварное мясо ставилось особо, на деревянных блюдах. Артельщик крошил его мелкими кусками, бросал в чашки, если нужно, солил, и в знак смаку щелкал языком. И хлебание начиналось молча. Быстро исчезали горы ломтей ржаного хлеба и щи с крошевом. При возгласе «Подливай!», стряпки подливали… Затем они ставили на стол крутую гречневую кашу с маслом, потом ямщики ели молоко с попушками (где мед был дешев, то с медом). Все это запивалось полуведерными жбанами густого квасу. Лица краснели, пот катился с ямщиков градом, пояса развязывались.
      Ямщики вставали из-за стола и отправлялись к выстоявшимся тем временем лошадям, поили их и опять возвращались в избу. Тогда наступало в этой просторной избе глубокое молчание, изредка прерываемое только здоровым храпением, ямщики отдыхали. Часа через два начиналась запряжка в дальний путь…
      Такими в ХIХ веке были барабинские ямщики. Теперь их правнуки не занимаются «гоньбой» и извозом, они трудятся над превращением Барабы в цветущий край. Там, где раньше проходил Сибирский тракт, теперь проносятся электропоезда, высоко в небе летят самолеты. Раньше обозы от Барабы до Москвы добирались на 35-40-е сутки, теперь поезд доставляет нас на третьи сутки. Быстро летит время…
      Бараба превратилась в край земледелия и животноводства, но в ней живы воспоминания и предания о ямщицком нелегком труде и быте…

      От редакции:
      Любопытным дополнением к характеристике западно-сибирского культурного наследия может стать уникальный музейный материал из истории сибирской ямщины. Об одной из музейных реликвий — обозной часовенке ямщиков — сообщает К. А. Евреинов. По его утверждению, одна из часовенок была обнаружена у потомственного барнаульского ямщика, татарина Изотова. Другая — в 1913 г. у коренного сибиряка, тоже ямщика М. Антипина, к этому времени ей насчитывалось уже около 200 лет. Изображаемые на рисунках обозные часовенки делались из деревянных, резанных вручную, брусков, что давало своеобразную оригинальную примитивную крестьянскую орнаментировку. Каждая пёстро раскрашенная масляной краской в розовый, зеленый и синий цвета балясинка, несмотря на потертость, обветренность и сколы, вместе с задублёнными ремёнными подвесками, представляла собой очень интересный и приглядный вид этой своеобразной примитивной профессиональной реликвии. Как у первой, так и у второй часовенки крышка была полукруглая из листового толстого железа. Антипинская крашена зелёной медянкой. Ручка или древко часовенок - березовый брусок квадратного сечения, длиной приблизительно 1,5 м. Под донцем часовенок были симметрично приделаны шлейные бляхи на двух ременных сыромятных подвесках с кистями на концах. Антипинские подвески держались значительно прочнее несмотря на то, что часовенка его была, безусловно, древнее, чем изотовская, так как каждая подвеска прикреплялась на трех ремешках... Крестясь, брали, подвязывая её всегда с правой стороны в передней части саней или телеги, на головной подводе. Крестились на нее, выезжая из ворот с кладью в дорогу. Шибко обороняла она в пути и от всякой порчи, сглаза лютого и всяких худых дел встречного лихого человека, - говорил о часовенке ямщик Михаил Антипин.
      (Быкова А. Г., Рыженко В. Г. Курс лекций «Культура Западной Сибири: История и современность»).

eXTReMe Tracker
 Новости  Мероприятия месяца  Фестивали, конкурсы  Семинары, курсы  Контакты  
 
© 2007-2023 г, ГАУК НСО НГОДНТ
Решаем вместе
Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите - решим!